- Всё будет хорошо, - просипел он.
- Что простите? – не расслышала гнома.
- Спасём ваших зеленозадых засранцев, - ещё шире улыбнулся гнорк, а затем, произведя немыслимое количество мыслительных процессов, и решив нечто вроде: «Гори оно всё! Была не была!», положил руку на ладонь девушки.
- Почему так холодно? – спросил Эльфин борясь с болью в изменяющемся теле.
- Привыкай, - ответил Крам, - это теперь твой постоянный спутник. Зато не скучно.
Эльфин уже смог сесть. Рана на животе никуда не ушла, да и ноги по-прежнему не подчинялись ему, но он хотя бы мог нормально соображать.
Полуэльф уже час пытался докричаться до господина Макса, но тот будто пропал. Да и ощущение присутствия чуждого куда-то делось. В голове появилась откуда-то навязчивая мысль: «Теперь сам».
Крам уже три часа сидел рядом. Было видно что он обеспокоен чем-то, но Эльфина не оставлял.
- Ты ведь поможешь мне освободить маму? – в который раз спросил полуэльф. Он даже не допускал себе мысли, что эльфийка могла быть уже мертва.
- Да, Эльфин, спасём, - в который раз, терпеливо кивнул вампир.
Крам переживал о том, как разворачивается битва. Он не мог ни на что повлиять, не получить информацию из первых рук, да и вообще ничего не мог. Всё управление было в руках Гроуфакса, но Крам даже на миг не позволил себе пожалеть о своём поступке. Успех операции безусловно важен, но убийство Гроуфакса, была куда более приоритетной задачей.
Спустя ещё несколько часов, взвалив Эльфина на плечи, Крам побрёл к тому месту, где по предположению парня должна была находиться его мать.
У Крама был универсальный ключ, но на всякий случай, он взял личный ключ Гроуфакса, найдя его на теле вампира.
Когда они наконец добрели до металлической двери в камеру, Эльфин попросил Крама подождать, и ещё долго не решался попросить его распахнуть ворота.
Когда двери распахнулись и Крам внёс в помещение покалеченного полуэльфа в дальнем углу камеры свернулась калачиком тонкая фигурка эльфийки. Она старалась вжаться в стену, и молилась про себя о том, чтобы её не заметили, чтобы ушли. Чтобы оставили её одну. Она боялась одиночества, но куда страшнее были дни, когда её кто-то навещал.
- Мама, - позвал Эльфин, и фигурка эльфийки в очередной раз вздрогнула от страха. – Мама, теперь всё будет хорошо.
Эльфин по прежнему висел кулём на вампире.
Крам стоически молчал.
Гордор Гринланд, был в недобром расположении духа.
Он как раз покинул резиденцию древнего вамирского рода Даму, и результатом своего посещения был крайне недоволен.
Про младшую дочь Ванессу никто ничего не знал, а если бы и знали, то ему, эльфу, никогда бы не раскрыли её местонахождения. Несмотря на статус и послужной список Гордора, на него смотрели сверху вниз.
Жалкие кровососы! Поганое сейчас время. Нужно считаться ещё с кем-то кроме чистокровных эльфов. В прежние времена, Гордор выжег бы этот рассадник, за один только косой взгляд.
Он лишь недавно нашёл в своём сердце мужество, чтобы чуть лучше относиться к полуэльфам. Вернее к одному конкретному полуэльфу, в чьих жилах течёт толика его крови, но никогда он не станет хорошо относиться к мерзостным вампирам. Однажды придут времена, и он сожжёт всех кровососов заживо, а пока что он подождёт, он умеет ждать. Пока что, ему хватит этой Ванессы. У него уже есть её имя, остальное дело за малым. Она ответит за всё. А потом он постарается хоть как-то вернуть свою жизнь в прежнее русло и постарается хорошо воспитать внука, привив ему правильные понятия. Например о том, что худшие существа на земле – это кровососы!
Конец!
Корьев С.Ю.
ШАГ СКВОЗЬ ТУМАН
Тёмная пустынная улица, снег, холодно, и лишь одинокая женская фигура бредёт, неловко лавируя среди разной рухляди, разбросанной повсюду.
Создаётся впечатление, будто здесь недавно были баррикады, и вот, всё закончилось, а мусор остался. Кругом видны остатки костров, обрывки каких-то бумаг. На стенах, чёрных в ночи зданий, виднеются лозунги, но прочесть их не удаётся. Неверный свет луны придавал всему жутковатый вид.
Женщина приближается, и тут я понимаю, что она это я. Однако, одета прохожая странно, даже более чем. Такое платье могла бы носить моя прабабушка, но никак не известная московская художница Светлана Гольц, к которой выстроилась очередь за картинами длиной года в два-три.
Вглядываюсь внимательнее, - точно я! Пальто с меховым воротником достаёт почти до самой земли. На голове маленькая шляпка, перевязанная пуховым платком, на ногах валенки. Чувствуется, что женщине, то есть мне, холодно. Интересно, куда я направляюсь? Тем временем на улице появляются вооружённые люди, судя по форме, матросы. Их пятеро.
-Эй, гражданочка, стой,- раздаётся издалека.
Дама не реагирует на окрик и лишь ускоряет шаг.
-Эй, стерва буржуйская, стой, кому говорят.
Женщина бежит. Один из матросов снимает с плеча винтовку и стреляет.
Боже, сейчас он попадёт в эту женщину! В меня попадёт! Звук выстрела я услышала так отчётливо, словно он прозвучал у меня под окнами спальни.
Женщина падает. По всей видимости, испугавшись, она побежала и, поскользнувшись, упала, что спасло ей жизнь.
-Васька, подь глянь, чегой - то с ней?- послышался грубый голос.
-Да ну её, пущай бежить куда надоть, пущай, на кой она нам,- отозвался Васька, парень под два метра ростом.
Другие матросы тоже настроены были миролюбиво, один из них крикнул: -Ладно уж, давай, буржуйка недобитая, курица мокрая, беги! Повезло тебе. В следующий раз только не попадайся, а то Васьки не будет с нами. Он у нас жалостивый. Ну, что, ребята, пошли ужо, - патруль скрылся в ночи.
Женщина поднялась на ноги и, слегка прихрамывая, свернула за угол.
Я открыла глаза и поняла, что-то не так. Правая нога нестерпимо ныла. Всё, сон ушёл, как будто его и не было. Я попыталась встать, но тут же повалилась обратно, всё болело так, как будто упала не женщина во сне, а я сама. И тут произошло самое странное. Я взглянула на свою ногу.
Не может быть! Коленка сбита в кровь, ночная рубашка порвана и заляпана грязью. Я подумала - какая грязь может быть зимой?
Зимой? Сейчас на улице июнь, жара, тополиный пух, а у меня нога разбита при падении на заснеженную мостовую. Я посмотрела на кровать и увидела то, что привело меня в состояние лёгкой оторопи: на шёлковой простынке дотаивал снег! Причём снег грязный, со следами гари, а рядом лежал обрывок газеты. Или я сошла сума, или весь мир вокруг меня перевернулся вверх тормашками! Прихрамывая, прошла на кухню, взяла йод, вату, перекись водорода, обработала рану. Стало легче.
Из комнаты послышалось мяуканье. Мой красавец Тимофей, котяра, проснулся, и, конечно сразу захотел есть.
-Ладно, топай сюда, зверь пушистый, - позвала я.
Кот потянулся, подумал, затем подошёл к своей миске и вопросительно уставился на меня, не заметив и намёка на еду. Пришлось его кормить, поить, да и себе кофе заваривать. Выпив чашечку любимого «мокко» пришла в себя. Приснится же! И где меня угораздило коленку раздраконить и ночнушку разодрать? Странно всё это! Тут я вспомнила об обрывке газеты.
Пойду, взгляну, что там пишут. Похромала в спальню, отыскала клочок грязной бумаги, прочитала. Как всегда ничего интересного. Тут мой взгляд упал на дату … ря 1917г. Причём весь шрифт содержал допотопную ять!
Ясно - решили журналюги в очередной раз публику удивить, но я-то здесь причём? Почему лишь небольшой кусок газеты? А что если….? А вот об этом «если» мне и стоило серьёзно подумать. Сон я видела? Безусловно, видела. Себя или же женщину, похожую на себя, видела? Без всяких сомнений. Что ещё? Женщина упала, повредила правую ногу. По всей вероятности, ей было больно, она захромала. При чём здесь я? А притом, что её боль и я почувствовала, да ещё как, вся коленка один сплошной синяк с красными подтёками! Значит, там, на улице действительно была я, и не во сне. Возникает другой вопрос - тогда почему я здесь у себя дома в Москве?