Перед строем туркменов принялись гарцевать четверо богато одетых всадников, размахивая саблями и вызывая на бой. По ним стреляли, но расстояние было слишком велико, на пределе выстрела из карабина Бердана.

— Вот же храбрецы! — с некоторым восхищением заметил Егоров. — Все им нипочем.

— Снегирев! — повысил голос я.

— Здесь, вашблагородие! — сразу же раздался молодецкий голос.

— Пятьдесят рублей даю, если подстрелишь одного из джигитов.

— Разрешите спешиться? — гаркнул гусар.

— Разрешаю.

Эскадрон с интересом принялся наблюдать за действиями Архипа. Снегирь слез на землю, вытащил карабин, зарядил, заставил коня встать неподвижно и, положив оружие на седло, принялся выцеливать хивинца.

Мушка медленно двигалась за одним из них, слева-направо и обратно, а неприятель тем временем совсем страх потерял, гарцуя и что-то крича.

Раздался выстрел, один из джигитов упал. С нашей стороны раздалось громкое «ура». Правда, почти сразу степняк кое-как поднялся и, шатаясь, отступил. Его товарищи что-то кричали, махали руками и заставили коней податься назад. Урок они усвоили.

— Молодец! Деньги получишь вечером, — похвалил я Снегиря.

— Рад стараться! — Архип улыбнулся, вполне довольный.

— Вот так, ребята! Учитесь стрелять и вас отметят, — я обвел эскадрон многозначительным взглядом. Жалко, что хороших, по-настоящему хороших стрелков под моей рукой всего ничего.

Артиллерия продолжила стрелять, ей вторили ракетчики. У нас имелась ракетная команда, командовал которой штабс-капитан Гахович Владимир Игнатьевич. В Среднею Азию он прибыл три месяца назад. Гахович имел прекрасные задатки артиллериста-ракетчика, и Военное Министерство явно направило его сюда не просто так.

В наших с цесаревичем Николаем беседах я неоднократно упоминал, что за ракетами будущее. Что с того, что сейчас они и летят плохо, и попадают один раз из десяти? Все изменится, технологию отработают и «подтянут».

Наследник мою идею не забыл. Я больше чем уверен, что перевод сюда Гаховича — его инициатива. Естественно, не напрямую, а через верных людей, в Министерстве у него такие имелись.

Ракетная команда располагала тремя станками. Они представляли собой треногу, на которой укреплялась полая стальная труба, служившая направляющей для ракеты. Ее можно было наклонять или поднимать, а также крутить вокруг оси. Необходимое положение фиксировали специальные штифты. Имелись конструкции с четырьмя, и более «стволами», но пытаясь улучшить точность от них временно отказались.

Один станок позволял выпускать до трех ракет в минуту, но «частить» командование запретило особым приказом — это были достаточно дорогие игрушки. Ракеты летели красиво, с каким-то необычным воющим звуком, и попадали куда угодно, но только не туда, куда их направляли.

— Цельтесь лучше, ребятки! — возбуждённый Владимир Игнатьевич ругался на команду и скрипел от злости зубами. — Я вас в порошок сотру, сволочи! Что ж вы меня перед генералом контузите?!

То ли его угроза подействовала, то ли удача наконец-то повернулась к ракетчикам передом, а не афедроном, но одна из ракет угодила прямо в гущу сарбазов, вызвав немалый переполох. К тому же и боги войны не сидели без дела. Правда, пока их так никто не называл. Артиллеристы спокойно и методично делали свою работу, при этом поглядывая на ракетчиков с отчетливым превосходством и за серьезных людей их не считали.

Во всяком случае, именно ракета стала последней точкой, после которой неприятель стал организованно отступать.

Гусары и казаки рвались отправиться в преследование, но мы легко могли попасть в ловушку и Бардовский приказал оставаться на месте. Возможно, тот же Головачев решил бы иначе, но вышло, как вышло. Генерал осторожничал, ожидая основные силы, хотя Ухтомский несколько раз предлагал ему выдвигаться вперед.

Неприятель отошел, освободив дорогу. А я мог бы поклясться, что среди богато одетых хивинцев видел в подзорную трубу Джочи-бека. Встреча наша откладывалась, а «дело у Уч-учака» на этом закончилось.

Главные силы начали прибывать на Уч-учак к вечеру, а же утром мы с радостью встречали цесаревича и Кауфмана. Крики «ура» звучали так, словно русские уже захватили Хиву. С прибывшими находился и Мак-Гахан, успевший неплохо освоиться и завязавший достаточно неплохие отношения с генералом Головачевым. Во всяком случае, тот его привечал.

День прошел спокойно, Кауфман и цесаревич провели совет, собрав генералов и полковников.

Выступили вечером. В шесть часов утра 10 мая Бессмертные гусары первыми омыли копыта своих коней в мутных водах Амударьи. Все, переход через безжалостные и безжизненные Каракумы закончился! Мы преодолели основные трудности. Теперь будет легче. Сражаться предстоит не с природой, которую не одолеть, а с обычными людьми.

Вышли к реке мы вовремя. Запасы сухарей, солонины и джугура в войсках практически закончились. Еще немного, и начнется чувствоваться нехватка провианта. Но невзгоды остались позади, в богатой речной долине есть все, что душа пожелает.

Около пяти сотен туркменов виднелось ниже по реке. На другую сторону пытались переправиться несколько местных каюков — больших и прочных лодок, достигающих в длину семи саженей [66] , имеющих подобие паруса и способных поднять до 700 пудов.

Три каюка благополучно достигли противоположного берега, а четвертый попал на мель. Ухтомский приказал лучшим стрелкам «развлечь» хивинцев. Гусары произвели меньше сотни выстрелов, в кого-то попали. Степнякам подобного хватило за глаза, они попрыгали в воду и поплыли на левый берег.

Следом за нами к Амударье подходили все новые и новые роты. Крики «ура» раздавались непрестанно. Люди радовались воде, как никогда ранее. Всеобщее ликование охватило войско. Кауфман сиял счастливой, столь редкой в последнее время улыбкой. Улыбался даже цесаревич Николай.

Состоялся торжественный молебен, который провел протоирей Малов. Все войско, от рядового до командующего, благодарили Бога за благополучный и счастливый выход к Амударье.

Зачитали приказ Кауфмана, в котором тот выразил полное свое удовлетворение войском и проявленной им стойкостью. Несколько человек отметили особо. В их число входил Бардовский, Головачев, начальник штаба Троцкий, командующий артиллерией Жаринов, предоставивший верные сведения полковник Шауфус, инженер-полковник Шлейфер, главный отрядный врач статский советник Суворов, главный интендант Касьянов, великий князь Николай и герцог Романовский, а также наш князь Ухтомский.

Тут же был отправлен нарочный с охраной в Ташкент, с радостной и долгожданной вестью, что войско добралось до Амударьи. Телеграф уже построили, так что донесение из Ташкента достигнет столицы быстро.

Свободные от службы люди бросились в реку купаться и мыться. Радостный крик, смех и шутки звучали повсеместно. Играл оркестр, входивший в состав 3-го стрелкового батальона.

— А что, ребятки, не найдется ли среди вас охотников пригнать ко мне вон тот каюк? — Кауфман прищурился, указывая на лодку, застрявшую на мели.

Охотники нашлись. На вызов явились уральские казаки во главе с прапорщиком Каменецким. Каюк находился в трестах саженях от берега. К тому же дул сильный ветер, поднявший большую волну, да и течение было быстрым.

Уральцы быстро разделись до исподнего и бесстрашно поплыли. Казалось бы, в чем сложность проплыть триста саженей, а затем снять каюк с мели? Вроде ничего невыполнимого в таком деле нет, но мы знали, что в Аму водятся сомы, которые могут спокойно проглотить человека. Да и волны сильно мешали пловцам.

Уральцы добрались до цели благополучно. Весь берег наблюдал, как провозившись минут тридцать, они смогли справиться с лодкой, сняли ее с мели и направили к нам. Офицеры хохотали в голос, видя, как Каменецкий накинул на плечи трофейный хивинский халат и растопырился, пытаясь изобразить собой и мачту, и парус.

Кауфман лично поблагодарил казаков, приказал выдать им «для согрева» по чарки водки, а заодно подарил сто рублей на всю команду. В каюке нашлось две коровы, несколько баранов, запас лепешек, риса, две шашки, три халата и прочее. Всё это разрешено было оставить, как военную добычу, удальцам-уральцам. Кауфман нуждался в прочной лодке для переправы, и он ее получил.