Но кричали не все, в основном богачи, различные чиновники, муллы и те, кто имел хороший доход. Добрая половина бухарцев, в основном бедняки, провожала нас заинтересованными взглядами. Жилось им тяжело, нищета, забитость и безграмотность являлись естественным состоянием простого народа. Вот кто-то и начинал чесать затылок, прикидывая, что война и Российское подданство могут изменить их жизнь к лучшему. Тем более, они прекрасно знали, что в Туркестане, Чимкенте и Ташкенте люди вздохнули свободнее.

Опоясанная высокими стенами цитадель эмира стояла на возвышенности. Перед главными воротами находилась площадь. Сами ворота защищали башни, а сверху висели часы довольно аляповатой работы. Их изготовил русский аферист Каратаев, который лет семь тому назад бежал в Бухару, спасаясь от кредиторов, обвинения в казнокрадстве и прочих нелицеприятных поступков, за которые следовало отвечать.

За воротами находился крытый коридор, длиною около пятидесяти шагов. Вдоль стен стояли сарбазы [22] в красных казакинах, желтых кожаных шароварах и в черных шапках.

Посольство спешилось на площадке за проходом. Трое удайчи [23] в парчовых халатах провели нас дальше. Нижние чины, джигиты и большая часть прислуги осталась на месте. Со всех сторон напирала стража, а в одном из залов нам приказали разоружиться. Подобное звучало еще одним неприкрытым оскорблением.

— Делайте, как сказали, — когда унижают посла, то унижают не его, а державу, которую он представляет. Но Аксаков сдержался. Сдержались и мы, записывая на счет бухарцев очередной долг.

— Ничего, кибитники, еще сочтемся! Встретимся, жалеть не стану! — зло прошептан Некрасов. Я дернул его за локоть, мол, осторожнее, хотя и сам кипел от негодования.

Убедившись, что оружия у послов не осталось, Аксакова, секретаря, доктора, переводчика и нас, трех гусаров, допустили в большой зал с куполообразным потолком и широкими окнами. Здесь было много золота, вышитых подушек, парчи и шелка. У противоположной от двери стены стоял необычный трон, напоминающий низкий столик без всякой спинки, зато на гнутых ножках. На нем с немалым достоинством восседал тучный, с густыми черными усами и короткой бородой, мужчина около сорока пяти лет. Глаза, согласно обычаю, он подкрашивал тушью. Одет он был в богатый халат, вышитый золотой нитью, широкий наборный пояс и огромную чалму с алмазным пером. Это и был эмир бухарский, полное имя которого звучало как Сеид Музаффаруддин Бахадур Хан из династии Мангытов.

Слева от него стоял мирахур Иссамедин, а справа, на почетном месте, кушбеги Мухаммад Якуб-бий. Ему на вид казалось лет шестьдесят, вид он имел усталый. Вдоль стен рассредоточились чиновники и писцы, а также многочисленная стража. Облаченные в узорчатые халаты воины держали в руках копья с красными кистями. На поясе у них висели сабли, за спиной у каждого блестел начищенный металлический щит, а на плече висел лук и колчан с перьями.

— Аман! [24] — негромко лениво бросил эмир и замолчал, ожидая, что будет дальше. Аксаков через секретаря сказал, что привез дары от Белого Царя и вручил эмиру серебряный сервиз, семь напольных канделябров и резную шкатулку, наполненную различными дорогостоящими безделушками.

С официальной частью закончили, но никто не предложил нам сесть. Более того, и ответных даров не последовало. Аксаков вручил письмо за подписью Кауфмана. В целом, я знал, что там официально озвученные требования мира — прекратить войну, отпустить всех русских пленников и рабов, признать завоеванные Россией города и выплатить контрибуцию.

Один из удачи взял письмо и с поклоном передал его мирахуру. Тот, так же, с поклоном, кушбеги.

— Как здоровье моего брата, Белого Русского Царя? — негромко поинтересовался эмир. Пашино переводил, но большинство и так неплохо понимало, о чем спрашивает правитель Бухары. — И как поживает генерал-губернатор Кауфман?

— Благодарю, здоровье нашего императора Александра II прекрасное, держава его процветает, а подданные радуются, — степенно ответил Аксаков. — Генерал-губернатор фон Кауфман так же чувствует себя превосходно и ни в чем не нуждается. Мы здесь по его приказу, с предложением мира и дружбы.

— И какие ваши предложения? — равнодушно поинтересовался эмир. Он не скрывал, что ему по большому счету безразличны наши слова. Повелитель Бухары просто захотел увидеть послов, вот и всё. Тем более, мы прекрасно знали, что в Бухаре постоянно находятся английские агенты, которые всеми силами склоняли Бухару на активные военные действия с Россией.

Аксаков обстоятельно и спокойно озвучил те же требования, что и в письме. И по мере того, как звучали его слова, в толпе удайчи слышался все более отчетливый ропот. Так-то понять их можно — ханство войну окончательно не проиграло, силы у них имелись, а требования выглядели тяжелыми.

— Вы пришли на наши земли, захватили наши города, и требуете мира и денег? Где ваша совесть? — эмир шумно выдохнул и гневно нахмурился. — Не бывать тому!

Ропот усилился. Придворные чуть ли не кричали, жестикулируя и качая головами как бы в изумлении нашей наглостью.

То, что Бухарский эмират фактически поощрял рабство, то, что ранее он захватывал русских людей, выкалывал им глаза и подрезал сухожилия на ногах, то, что тысячи девушек пополнили гаремы местных придворных, никто вроде как не помнил. Свои подвиги за последние несколько веков они старались не вспоминать, а вот то, что в ответ сюда наконец-то добралась решившая восстановить справедливость Россия, воспринимали как оскорбление.

Все было ясно, война продолжится. Бухара верила в свою силу и удачу.

— Я все сказал! — важно закончил эмир. — Заключить их под стражу!

Стража сдвинула начищенные щиты, воинственно наклонила копья и шагнула к нам. На свирепых лицах появились радостные ухмылки. Мы, семь человек, замерли, не зная, что делать. Да и что на самом деле можно предпринять в такой ситуации? Бухарцев значительно больше, они в своем городе. Даже если бы нас не разоружили, и мы решились обнажить оружие, это лишь ненадолго отсрочило бы нашу участь. И все же козыри у нас имелись.

Я глубоко вздохнул и сделал осторожный шаг в сторону эмира. «Только бы дотянутся» — мелькнула мысль, а затем я сосредоточился и, глядя прямо в лоб Музаффара, послал ему короткий импульс. «Ничтожные русские испугались, как зайцы. Они не опасны, пусть едут домой».

Сколько я уже не применял свою способность? С того самого дня, как в Зимнем дворце увидел Николая. Да, много воды утекло с тех пор. От напряжения я едва не оступился. И сосуды снова подвели! Я достал платок и прижал к носу, чувствуя, как ткань пропитывается кровью.

Далековато оказалось до эмира. Получилось ли? В висках от напряжения стучали барабаны. Бум-бум-бум. Их грохот заставил меня временно оглохнуть, да и в глазах потемнело.

— Что с тобой, Мишель? — донесся обеспокоенный голос Некрасова. Казалось, друг находится на другом конце Бухары. Но потом я почувствовал его руку, подхватывающую меня под локоть. Стало немного легче. По крайней мере, на ногах удержаться удалось.

— Все хорошо, — я не мог сказать правду, да и слабость показывать не стоило. А то товарищи решат, что я с перепугу чуть сознание не потерял.

— Стойте! — громогласный приказ эмира заставил стражу остановиться, и про меня забыли. Музаффар медленно и словно бы удивленно огладил бороду. — Я передумал. Пусть послы увидят нашу мощь и возвращаются в Ташкент!

Сановники с немалым изумлением смотрели на своего эмира. Но им не оставалось ничего иного, как подчиниться.

— Твоя воля закон для нас, повелитель! — поклонился престарелый кушбеги.

Аксаков шумно выдохнул, не в силах скрыть радости. Напряжение, которое минуту назад буквально ощущалось физически, стало медленно пропадать.

Нас вывели из залы, вернули оружие и под стражей провели через город.