— Тяжело? Пожалуй, что тяжело, — Николай встал и прошелся по кабинету. Он колебался, стоит ли посвящать друга в семейную тайну. И все же решился. — С американцами оказалось сложно, они долго подозревали какой-то подвох с нашей стороны и не сильно хотели платить. Им намекнули, что на Аляске может быть золото. Конечно, они не поверили, потребовали гарантий. Мы предприняли дипломатический маневр, пригрозив, что кроме них найдутся и другие, те, кто захочет получить эту землю. Конечно, я утрирую и упрощаю, переговоры проходили несколько иначе, но после такого янки оказались куда сговорчивее. Президент Эндрю Джонсон даже письмо написал моему отцу. Вот только неожиданно вскрылось, что в деле имеет сильный интерес мой дядя. Он вел себя… не совсем благородно, — после неловкой паузы добавил цесаревич.

— Великий князь Константин Николаевич? — от Соколова заминка не укрылась.

— Да, он, — Николаю совсем не хотелось поднимать столь неоднозначную тему. Дядя предал интересы родной страны, а заодно и родной семьи. — Дело семейное, для узкого круга лиц, но я все же тебя посвящу. В общем, дядя оказался не совсем честен и активно лоббировал идею продажи Аляски, рассчитывая не некоторый процент со сделки. Он близко сошелся с либеральными кругами Америки и через них решал эти вопросы.

— Ну и ну, — казалось, Соколов не особо и удивился. А Николай подумал, что он наверняка знал об этом факте в своей истории. Знал, но молчал, щадя его чувства и не желая раньше времени компрометировать великого князя. Подобное говорило о многом.

— Ситуация крайне щекотливая. Император выразил недовольство. Уверен, на тебя можно положиться и дальше эти скверные факты не уйдут, — это была не просьба, а завуалированное приказание. — Положение дяди покачнулось. Князя Максутова сместили со всех постов и отправили в отставку, да и под министром финансов Рейтерном закачался стул.

— Обещаю, что буду молчать, — заверил Михаил. Цесаревич ему поверил. — Что же будет дальше?

— Через двадцать пять лет мы продлим договор аренды на новых условиях.

— А если Америка откажется?

— Тогда Аляска вернется в состав России, да и деньги останутся у нас.

— Даже не верится, что все так хорошо сложилось.

— Согласен, сложилось и в самом деле превосходно. Но теперь стает вопрос о твоем достойном вознаграждении, — покончив с неприятным делом, связанным с родным дядей, наследник заговорил свободнее. — Твой вклад весьма существенен, ты оказал и мне, и нашей стране услугу, которую трудно переоценить. На сей раз отказа я не приму, даже не думай возражать, — добавил он, заметив, что друг хочет что-то сказать.

— И не собирался, — честно признался Соколов.

— Вот и славно. Чины и ордена пока подождут. Здесь пятнадцать тысяч рублей, — цесаревич подошел к бюро и взял в руки большую тяжелую шкатулку. В таких обычно хранили переписку или семейные драгоценности. — И это совсем немного, учитывая ту сделку, которую мы провернули с американцами.

— Спасибо. Мне действительно приятно.

— Ты потрудился на славу, — еще раз напомнил цесаревич. — Так что деньги вполне заслужены, можешь их принять с чистой совестью.

Николай не собирался покупать друга. Подобное выглядело бы как низкий и позорный поступок. Но Михаил действительно заработал эти деньги. Аляска, пусть и перешла в аренду другой стране, формально осталась собственностью России. И во всем мире всего два человека знали, кто приложил к этому руку, и как непросто оказалось подобного добиться.

— Покуришь? У меня имеются превосходные сигары, — предложил Николай. О том, как Соколов собирается тратить деньги, цесаревич спрашивать не стал.

— Охотно, — Соколов легким движением поднялся на ноги и прошел к каминной полке. Взяв сигару, он понюхал ее, отрезал кончик специальной гильотиной и прикурил. — А ты?

— Мне табак противопоказан. Все, я свое откурил, — проследив, как друг с наслаждением выпустил несколько больших колец дыма, цесаревич помассировал переносицу и поинтересовался. — Как ты считаешь, что в первую очередь следует делать в России? Чем заняться?

— Повышать благосостояние народа. Создавать обеспеченный средний класс. Чем больше его будет в процентном соотношении, тем тяжелее раскачать страну на возможные революции и массовые волнения.

— Легко сказать! А как?

— Подвижки в трудовом законодательстве. Ограничить труд детей и женщин, уменьшить ежедневное количество допустимых часов. Ввести пенсии, страховки по травмам и увечьям, минимальный размер оплаты. В общем, планомерно урезать права капиталистов, увеличивая льготы и гарантии рабочего класса.

— Нет, сейчас такое не получится, — наследник покачал головой. — Время не то! Император пока не желает ничего слушать в подобном направлении. Признаюсь, у меня появились кое-какие идеи. Но я бы хотел тебя услышать, что можно развивать прямо сейчас?

— Телеграф, телефон, газеты, железные дороги, — не задумываясь, ответил Соколов. — Первые три направления не являются тяжелой промышленностью и градообразующими отраслями. А вот «чугунка» способна дать стране второе дыхание, вдохнуть в экономику новую жизнь.

— Мысли у нас сходятся, — удовлетворенно заметил Николай. — Я рассуждал схожим образом. И как только пройдет мой свадебный месяц, то не стану откладывать и займусь двумя-тремя перспективными проектами. Я войду в ряд начинаний в качестве организатора и главного бенефицианта. А значит, и ты туда войдешь. И не спорь, верных и честных людей вокруг мало, их надо поддерживать.

— Думаю, стоит поискать промышленников и купцов. Тех, кому нужна железная дорога в том или ином направлении. Они сами дадут деньги, все оплатят, им главное твое присутствие. Ты дашь им гарантии и обеспечишь развитие проекта.

— Точно так, и люди уже есть, — Николай совсем не желал, чтобы слуги видели, что какой-то штабс-ротмистр позволяет себе курить при наследнике престола. Дождался, когда друг отложил сигару, он вновь взял колокольчик, приказав принести свежего чая.

— Нужна железная дорога Москва-Саратов-Оренбург-Ташкент. Азиатское направление весьма перспективное. Тем более, она даст начало Транссиба. А там можно начать и заселение Сибири. Помнишь, я упоминал реформы Столыпина? И уже сейчас надо начинать строить «чугунку» до Одессы. Ты же не забыл о приближающейся Русско-Турецкой войне?

— Конечно, не забыл.

Беседа продолжалась. Цесаревича весьма сильно занимал революционный вопрос. Не так давно на Александра II покушался некто Каракозов. Год назад, во время визита в Париж, в императора стрелял Березовский, активный участник польского освободительного движения. В обоих случаях отца спасли верные люди, помешав террористам в самый последний момент.

— Террор будет набирать обороты. К сожалению, это исторический факт. Надо бороться не с простыми революционерами, а с теми, кто их финансирует. А там могут отыскаться весьма интересные фамилии. А еще надо строить школы, больницы и увеличивать благосостояние народа, тогда люди и сами поймут, что в революции нет смысла. И аккуратная пропаганда через прессу — о том, что хорошо и правильно, и о том, что плохо и подло, — Соколов вновь озвучил свою позицию по данному вопросу. Он ее ранее уже высказывал. — И конечно, надо тренировать Кавалергардов, чтобы они день и ночь защищали императора от любой возможной угрозы. А то прямо сейчас это дело поставлено из рук вон плохо.

— И где же мне взять на все это столько людей? Эти проекты потребуют не сотен, а тысяч способных и преданных людей, — Николай вздохнул, представив масштабы подобных начинаний.

— Умные и верные люди есть. Я тебе список составил. Здесь те, с кем я познакомился в Туркестане и те, о ком вспомнил из истории.

— Хорошо, оставляй, я ознакомлюсь. Но мы снова возвращаемся к давнему вопросу. И я снова приглашаю тебя в свою свиту. Ты нужен мне здесь, рядом, а не где-то еще. Да и то, что ты подвергаешь себя риску, мне совсем не нравится. Что будет, если тебя убьют?

— Ты во многом прав, но свита — не мое. Я понимаю — невероятная честь, престиж, гордость, продвижение по службе, в конце концов. Но у меня есть мой полк. Это моя семья, и я ее не брошу. Знал бы ты, сколько славных друзей у меня там появилось.